С.ПРОКАТОВ

ОДЕССА, МИЛАЯ ОДЕССА

ВЕЧЕРНЯЯ ПАЛИТРА

ПРЕКРАСНЫ ИЗДАЛИ

МАЛЫШ И ВЗРОСЛЫЕ

ПАЛИТРА И ПЮПИТР

ИРОНИЧНЫЕ СОНЕТЫ

ПРОСТОЕ СЧАСТЬЕ ЖИТЬ

ВСЕГДА С ОДЕССОЙ

И.ГРАКОВСКИЙ

Е.СТРОГАНОВА

ОТЗЫВЫ

НОВЫЕ СТИХИ

ГОСТЬ

И не очень ироничные, со смешинкой и без и венок сонетов, а также эссе о русском сонете. Лос-Анджелес, 2005, "Anzori Printing", 130 стр. 70 стихотворений, венок и эссе "О неизменной форме для разнообразного наполнения".

                                                       От автора (отрывок)
Я не перестаю задаваться вопросом, как же строго очерченная рамка сонета за 700 лет своего существования выстояла и, возможно, начинает переживать ренессанс, в то время как другие популярные и более свободные формы стиха исчезли навсегда, известны горстке продвинутых специалистов, как камни истории археологам?
...Сочиняя сонеты один за другим, я так и не обнаружил ответа на свой вопрос, но увлёкся процессом настолько, что и сам-то вопрос перестал меня интересовать. Любовь не ставит вопросительные знаки и не требует объяснений - она просто есть. Являясь по сути несвободой, она втиснула меня в узкое сонетное пространство, раскрепостив внутренне, не только не мешая, но непостижимым образом даже способствуя свободной и любопытствующей мысли.

                         *** 
Надвинется невидимый покров,
и в воздухе, сгущённом, онемелом 
сырым повеет и запахнет прелым.
Угомонится старый звездолов.

Внушительной солидностью басов
удары билом изнутри, несмелым
и медленно-тяжёлым, но умелым - 
протяжным выдохом колоколов - 

неспешно потеснят другие звуки.
Не торопясь, невидимые руки
задействуют задумчивый гобой.

"На счастье" звёзды перестанут падать - 
загадывать желание не надо,
всё образуется само-собой.

 *** 

Быть мирозданьем или просто быть

у мирозданья нету оснований.

Инстинкту не указка сила знаний,

сжирающий кого-то – чья-то сыть.

И разума убийственную прыть,

и неразумность жертвенных закланий

не убедить потоком заклинаний,

не обуздать законом, с рук не сбыть.

На каждую удачную уловку,

всё больше усложняя обстановку,

природа реагирует, смеясь,

загадывает множество загадок,

преобразив в мозаику заплаток

логичности затейливую вязь.

 ***

В кромешной темноте комочки света

мерцанием подчёркивают тьму.

Теснятся, неизвестно почему,

крупинки табака на дне кисета.

В беззвучном мраке движется планета

неведомо-незнамо по чьему

желанию. Ни чувствам, ни уму

не поддаются строгости запрета.

Не нарушает таинства печать

высокая и тёплая печаль,

в холодных небесах неощутима.

Во взрывах звёзд, в поспешности комет

космическая сутолока лет,

не прерываясь, пролетает мимо.

 ***

Бунтарь идёт на эшафот

за богохульные идеи.

Не кроясь, злобствуют ливреи,

и маска на помосте ждёт.

А жадный к зрелищам народ,

и христиане, и евреи

глазеют, напрягая шеи,

томясь в молчании, как скот.

Так было. А теперь не так –

ливрея, маска и армяк

предпочитают казням драки

и отдают досуг попсе.

...И на Голгофе были все –

палач и жертва, и зеваки.

ЖЕНА ПОЭТА

По целой совокупности примет,

хоть внешне истина и не видна,

жена поэта больше, чем жена,

жена поэта больше, чем поэт.

Она, как музы, источая свет,

вбирая всей пятёрки имена, -

шестая муза. Но она одна

физически близка. Другие – нет.

Держа поэта за руку, ведёт

на пьедестал, а то на эшафот,

а то в любви пылающий костёр.

А он, поэт, то морщась, то горя,

жену то одобряя, то коря,

невольно стих и руки к ней простёр.

ПАСЬЯНС

Создатель за пасьянсом. А народ

мешает хором льстивых песнопений.

Всевышний подустал от долгих бдений,

народ не унимается, поёт.

И снова Всеблагой на лесть клюёт,

даёт добро на смену поколений –

и объявился ненормальный гений,

его родил нормальный идиот.

И веры виртуальное богатство,

разноплемённое, но всё же братство

ввергает во взрывной всеобщий транс,

не поправляя дела ни на йоту.

А Там всё ту же пестуют заботу,

как и всегда – раскладывать пасьянс.

 ***

Я был представлен миру неодетым

и прожил век холодным инженером,

«товарищем». Заканчиваю «сэром»,

пылающим взволнованным поэтом.

Уйду в объятья траурного пекла,

сгорю в огне кремации – последнем

моём жару, и стану чем-то «в среднем»,

как многие другие, кучкой пепла.

...Вулкан со скрытным, незаметным пылом,

вбирая и накапливая солнца,

однажды жгучей лавой изольётся,

погаснет и замрёт под слоем стылым,

сменив всеобжигающую смелость

на безразличную окаменелость.

В ПОИСКАХ МУДРОСТИ

В библиотеке, как на складе дров,

рядами в книгах сложены слова.

Найти бы мудрых мыслей острова,

затерянные в океане слов!

Добраться бы до сути, до основ

и на везенье обрести права...

Идёт, бывает, кругом голова

у даже тех, кто к поискам готов.

От неудач не спрятаться в нору.

Случайно можно выиграть игру,

случайных поражений не бывает.

Но если повезло, и найден путь,

шалунья-радость распирает грудь –

успех причин в упор не замечает.

ПРИМИРЕНИЕ

Томясь под строгим, неусыпным оком,

тайком скольжу из жизни в сон

и там живу. Река времён

течёт, не торопясь, к своим истокам.

В размытом старом русле ненароком

прорвав слежавшийся заслон

осевших в донный ил имён,

знакомств и встреч во времени далёком,

друзья и недруги тесней

сплетаются в клубах теней,

всплывают в общих контурах былого.

Беззвучный плеск неспешных вод,

реки времён обратный ход –

знак примиренья доброго и злого.

ФОНЕТИКА ДОЖДЯ

Какой прекрасный вечер! Дождь шумит.

Ты, как всегда, - ни проще, ни жеманней,

но почему-то ближе и желанней,

и что-то сокровенное щемит.

Бессмысленных размолвок динамит –

взрывная смесь влечения и знаний

в подвалах чувством выстроенных зданий –

сегодня обезврежен и размыт.

Изящную фонетику дождя,

шипящий шепоток от «Ф» до «Щ»,

шуршанья острого, до боли, счастья

не исчерпать – дождь будет лить и лить,

сучить-крутить волнующую нить

искусства обольщать и обольщаться.

НИКОГДА НЕ ПОЗДНО

В беззвучье неслучившихся фиест

откроет карту скрытая гадалка,

и вдруг возникнет мыслей перепалка,

наспорившись, они сорвутся с мест,

желанья вымпел вздёрнется на шест,

закрутит нить, не уставая, прялка,

затеет жизнь усталая весталка

и понесёт свой запоздалый крест.

Но вместо будоражащей фиесты

покажут осуждающие жесты

спокойно-безразличные ханжи,

и на лицо натянется, как маска,

молочно-обескровленная краска –

противоцвет защитной паранджи.

 ***

О, благосклонная Эрато!

С тобой открыт, как на духу.

К тебе моё почтенье свято

до напряжения в паху.

О, воплощённое кокетство!

Любви колючее жнивьё

я передам тебе в наследство,

однажды откосив своё.

С незатухающим желаньем

я тихо стану на прикол.

А ты промолвишь с опозданьем

в прошедшем времени глагол.

Раздастся одобренья ропот –

ты знаешь – у тебя есть опыт.

 ***

«В две тысячи двенадцатом году

погаснет солнце, греющее Землю».

Я слушаю, легенде старой внемлю,

в сказанье с удивлением бреду.

На радость ли, а может, на беду,

я верований майя не приемлю,

себе на душу каждый день раз семь лью

бальзам из «нет», как глупый какаду.

А впрочем, и меня берёт усталость.

Всего пять лет. А сколько мне осталось?

Отмеряно ли мне ещё пять лет?

Толчёт пестом, стучит и давит в ступе

унылый попугай, прямой и глупый,

заладивший отрывистое «нет».

МИЛОСЕРДИЕ

Палач рубит прорубь во льду,

и шут извещает о смерти, -

но плакать не надо, не смейте,

учтите, имейте в виду

в каком это было году.

Законы и нравы проверьте –

возможно, сажали на вертел,

готовя владыке еду,

и прорубь была послабленьем,

монаршим почти что прощеньем,

порывом уменьшить разгул

жестокости милостью свыше.

Как нынче сочуствием дышет

на нас электрический стул.

 ***

Философ рассуждал о смерти,

естественно, о жизни тоже,

о благодатном смертном ложе,

несущем через смерть в бессмертье.

Он убеждал: «Земные тверди –

всего лишь низенький порожек

другого мира. Каждый может

переступить его, поверьте».

Он говорил, что жизнь случайна,

что час прихода смерти – тайна,

что «без руля и без ветрил».

И что-то там про твёрдость духа,

когда преследует непруха.

Он говорил и говорил...

АЛЬТЕРНАТИВА

Порвать связующую нить,
отрезать плод от пуповины?
Свести друг с другом половины,
взорвать и тем соединить?

Сменить аллюр, умерить прыть,
уйти под плотный слой патины,
укрыться покрывалом тины
в болоте быта - и застыть?

А, может быть, наоборот:
по-молодецки - трубку в рот,
стакан в недрогнувшую руку - 

и не беречься, жить сполна,
налить до края, пить до дна
за дерзость - мудрую науку!

 ***

Известно, что нельзя. А что же можно?

Всё то, на что не наложил запрет

на древнем камне выбитый завет?

То, что обычно? Или то, что модно?

А облегчаться вслух и принародно

словами – допустимо или нет?

Скрывать последствия удач и бед –

богопротивно ли?, богоугодно?

Закон – запрет. Дано ли разрешенье

на действия – мол, поступай вот так?

Где установлен одобренья знак,

который обозначит направленье,

укажет перспективу и простор

и сменит поощрением укор?

УСТРЕМЛЕНЬЕ

Не злые сны, не пьяные кошмары,

а устремленье испытать свой фарт

небрежно раздало колоду карт,

где женщина, юнец, мужик нестарый,

где туз – всесильный провозвестник кары,

магических цифирь двухцветный арт,

где мастерство, удача и азарт

на чувства и мечты наводит чары,

берут во временный счастливый плен

и поднимают с дрогнувших колен,

и снова возвращают на колени,

где отвлечённые от суеты,

желанны и понятны, и просты,

летают соблазнительные тени.

LANTERNA MAGICE *

Фантом воздействия, божок движения –

гримаса комика, улыбка трагика –

лантерна магика, лантерна магика,

непродолжительное наваждение.

Щекотка временного заточения –

стыдливость циника под киппой цадика,

барыш посредника в плаще посланника –

лантерна магика, отождествление

обмана фокуса и правды сцены.

Пониже уровень, доступней цены

на новомодный временный наряд.

Лантерна магика, искусство чуда,

путь в никуда, дорога ниоткуда

в кромешной тьме при свете фонаря.

* Волшебный фонарь – латынь.

ГЛАВНОЕ

Как обнажает естество

и заостряет наши чувства

шута высокое искусство

и царедворца шутовство.

Преуспевает плутовство,

не бедствует и лизоблюдство,

верблюд горбатое верблюдство

в стандарт возводит. Статус-кво.

Юлит политик, плачет комик,

смеётся лицедей до колик,

но если жил холостяком,

не знал семьи, забот и ласки,

какие б ни напялил маски –

и жил и умер дураком.

НЕВИНОВЕН

Как изломаны жизни зигзаги!

Словно клинья, дробя и кроша,

измельчают углами, спеша,

глыбу лет в дней песок в каждом шаге.

Что осталось? Богатство бумаги

и сокровище карандаша,

и тревожащаяся душа

переростка-поэта-салаги,

и навязчивый внутренний зуд,

отдающий себе же на суд,

где защитник лукавого толка

вертит пальцем круги у виска,

мол, что взять с него!, да и песка

хватит в колбе часов ненадолго.

ОТРАВА

Я много лет искал, и не напрасно,

нашёл-таки лекарство для лечения

хандры и скуки – средство развлечения,

поэзию. Она была прекрасна,

умна, изящна, но небезопасна –

пленила. Сладкий воздух заточения,

озон любви и мудрого речения

вдыхал я жадно, ненасытно, страстно.

Но эта сладость – вкусная отрава,

и я подумал, что имею право

писать, отведав стансов, гимнов и стихир:

в минуту слабости я написал стихи

для утоления тягучей жажды.

Потом порвал – и был доволен дважды.

НАДТРЕСНУТЫЕ ГОЛОСА

Когда уже не изменить планеты,

не взять призов, не подковать блохи,

слагают просветлённые стихи

семидесятилетние поэты.

На них незримым бременем надеты

вериги лет. Потёртые мехи

ослабли, не осилить им верхи,

не одолеть низы. Их песни спеты.

Довольствуясь ужавшимся мирком,

живут уже не чувством, а умом,

и любят не телами, а глазами.

Богаты прошлым, будущим бедны,

реальности предпочитая сны,

поют надтреснутыми голосами.

 ***

Наглый дятел прерывным стаккато

оскорблял тишину за версту.

Наполняло вино пустоту,

поглощая прозрачность стакана.

Громко прыгали капли из крана,

и часы на настенном посту

перекрикивали суету

дважды в час, как маяк из тумана.

Опрокину стакан под прерывистый бой –

не на встрече с друзьями, не рядом с тобой,

не по поводу и не от жажды –

просто так, чтоб услышать в себе тишину,

погрузившись в пустую её толщину,

что спасало меня не однажды.

 ***

Когда возобладает простота,

откроют дверцы клеток птицеловы,

забудут счастье сторожить подковы,

неспешности уступит суета.

Когда я позабуду про счета,

когда неотвратимо и сурово

последнее сознательное слово

мне, как и всем, случится прошептать,

оно распространится сотней копий,

возникнув миражом былых утопий,

картинками повиснув на стенах,

пол застелив узорчатым паркетом

и потолок закрасив трафаретом,

застынет звуком «Алла» на губах.

 ***

Подкрутить своей судьбы весы

и постигнуть бы основы счастья!

Чтобы умереть – так в одночасье

и чтоб жить, не глядя на часы.

Снять дающий временной посыл

циферблат на ремешке с запястья.

С нестареющей задорной страстью

ухватить удачу за усы!

Клады затаённые отрыты,

земли отдалённые открыты,

и Луна потрогана руками.

Что законно, как и что преступно,

стало достижимо и доступно.

А любовь – за многими замками.

БЕРЕМЕННОСТЬ

Время отпущено куцо.

Латаный парус на дряхлых снастях

не унесёт на былых скоростях.

Утлые дроги плетутся,

крутят щербатые блюдца

старых колёс на истёртых осях.

...Тронуть красавицу бы на сносях,

к будущему прикоснуться.

Миру стареющему вопреки

чувствовать нового мира толчки

в скрытом от глаза пространстве,

где сквозь бессчётные тысячи лет

кто-то спешит появиться на свет

голым, но в тайном убранства.

 ***

Жизнь удалась, не удалась – отлично:

смерть приобщает нас к всеобщей пользе,

как удобренье, скрытое в навозе,

ей, по большому счёту, безразлично.

Но для того, чтоб выглядеть прилично,

в бою убитый и почивший в бозе

не тащит за собой багаж в обозе –

бессмысленно и просто непрактично.

На каждый колос жизни – смерти ость.

Кольнёт – и ты её желанный гость,

надёжность стопроцентная, поверьте.

У смерти неуёмный аппетит,

любого жизнелюба совратит –

что ж, будем жить, не думая о смерти.

НАПИШЕМ СОНЕТ

Как одолеть премудрости сонета?

Короткий, как и сам сонет, совет:

возьмём дуэт катренов и сестет,

который разобьём на два терцета.

Канва готова, форма разогрета,

вольём в неё задуманный сюжет –

и вот уже оттиснут новый след

усилий неуёмного поэта

в его отдельной стихотворной роще.

Сонеты сочинять – чего уж проще!

Читаешь и смакуешь, как гурман.

Когда улягутся восторга стоны,

сонеты раздробит  на электроны

компьютер, непонятливый чурбан.

ИСПОВЕДЬ

Я складывал сонеты по кусочку,

за буквой букву и за слогом слог,

я расставлял их вдоль и поперёк,

за словом слово и за строчкой строчку.

Прилаживал созвучий оторочку

к размеренности звуков, сколько мог.

Как много сочинительских дорог,

я думал прежде, чем поставить точку.

Размытый горизонт манил вдали,

я вязнул в стихотворческой пыли,

пытаясь выбрать твёрдую дорогу.

Вдыхал пьянящий, ароматный дым,

когда наедине с собой самим

рядился в поэтическую тогу.